"Шофер заметил мое мрачное расположение духа. – Что, – спросил он, – обидел кто, дочка? – Угу, – сказала я. Последний раз меня обидел он сам, когда назначил триста пятьдесят рублей за дорогу. – А ты наплюй, – сказал шофер. – Меня за день знаешь сколько раз обижают? Если бы я все в голову брал, она бы у меня была как воздушный шар с говном. Наплюй, точно говорю. Завтра уже не вспомнишь. А жизнь знаешь какая длинная. – Знаю, – сказала я. – А как это сделать – наплевать? – Просто наплюй, и все. Думай о чем-нибудь приятном. – А где его взять? Таксист покосился на меня в зеркало. – У тебя ничего приятного нет в жизни? – Нет, – сказала я. – Как так? – Да вот так. – Что ж, одно страдание? – Да. И у вас тоже. – Ну, – засмеялся таксист, – об этом ты знать не можешь. – Могу, – сказала я. – Иначе вы бы здесь не сидели. – Почему? – Я бы объяснила. Только не знаю, поймете ли вы. – Ишь ты какая, – фыркнул шофер, – что, думаешь, я глупее тебя? Уж наверно, пойму, если ты поняла. – Хорошо. Ясно ли вам, что страдание и есть та материя, из которой создан мир? – Почему? – Это можно объяснить только на примере. – Ну давай на примере. – Вы знаете историю про барона Мюнхгаузена, который поднял себя за волосы из болота? – Знаю, – сказал шофер. – В кино даже видел. – Реальность этого мира имеет под собой похожие основания. Только надо представить себе, что Мюнхгаузен висит в полной пустоте, изо всех сил сжимая себя за яйца, и кричит от невыносимой боли. С одной стороны, его вроде бы жалко. С другой стороны, пикантность его положения в том, что стоит ему отпустить свои яйца, и он сразу же исчезнет, ибо по своей природе он есть просто сосуд боли с седой косичкой, и если исчезнет боль, исчезнет он сам. – Это тебя в школе так научили? – спросил шофер. – Или дома? – Нет, – сказала я. – По дороге из школы домой. Мне ехать очень долго, всякого наслушаешься и насмотришься. Вы пример поняли? – Понял, понял, – ответил он. – Не дурак. И что же твой Мюнхгаузен, боится отпустить свои яйца? – Я же говорю, тогда он исчезнет. – Так, может, лучше ему исчезнуть? На фиг нужна такая жизнь? – Верное замечание. Именно поэтому и существует общественный договор. – Общественный договор? Какой общественный договор? – Каждый отдельный Мюнхгаузен может решиться отпустить свои яйца, но… – Что «но»? – спросил шофер. Я вспомнила рачьи глаза сикха и замолчала. Кто-то из сестричек говорил – когда во время неудачного сеанса клиент соскакивает с хвоста, он несколько секунд видит истину. И эта истина так невыносима для человека, что он первым делом хочет убить лису, из-за которой она ему открылась, а потом – себя самого... А другие лисы говорят, что человек в эту секунду понимает: физическая жизнь есть глупая и постыдная ошибка. И первым делом он старается отблагодарить лису, которая открыла ему глаза. А затем уже исправляет ошибку собственного существования. Все это чушь, конечно. Но откуда берутся такие слухи, понятно. Я пришла в себя. – Но когда шесть миллиардов Мюнхгаузенов крест-накрест держат за яйца друг друга, миру ничего не угрожает. – Почему? – Да очень просто. Сам себя Мюнхгаузен может и отпустить, как вы правильно заметили. Но чем больней ему сделает кто-то другой, тем больнее он сделает тем двум, кого держит сам. И так шесть миллиардов раз. Понимаете? – Тьфу ты, – сплюнул он, – такое только баба придумать может. – И снова с вами не соглашусь, – сказала я. – Это предельно мужская картина мироздания. Я бы даже сказала, шовинистическая. Женщине просто нет в ней места. – Почему? – Потому что у женщины нет яиц. Дальше мы ехали молча." Пелевин "Священная книга оборотня" Виктор Пелевин